Жан Ануй - Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья]
Епископ Оксфордский. А разве мы когда-нибудь отказывались возносить моления?
Король (вскакивает в бешенстве). Мессиры! Неужели вы и в самом деле думаете, что при помощи подобной казуистики вам удастся надуть меня и лишить более чем двух третей государственного дохода? В эпоху завоеваний, когда речь шла о наживе, наши нормандские аббаты живо подобрали свои сутаны, клянусь вам! Ни свет, ни заря — задница в седле, шпага в кулаке! «Вперед, государь, изгоним их отсюда! Такова воля божья! С нами бог!» Приходилось их даже сдерживать! А вот когда требовалось отслужить мессу, на это у них времени не хватало, — то священные одежды затерялись, то церковь не убрана, — словом, любой предлог хорош, лишь бы другой не ухватил тем временем кусок пирога!
Архиепископ. Эти героические времена прошли. Сейчас на земле царит мир.
Король. Тогда платите. Я от своего не отступлюсь. (Поворачивается к Бекету.) Это и тебя касается, канцлер! Можно подумать, что ты онемел от высокого назначения!
Бекет. Дозволено ли мне будет почтительно сказать несколько слов монсеньеру архиепископу?
Король (ворчит). «Почтительно»… Но твердо! Не забудь, что с сегодняшнего дня ты канцлер Англии!
Бекет (спокойно, небрежно). Англия — это корабль.
Король (в восторге). Черт! Здорово! Надо запомнить!
Бекет. Когда кораблю грозила в море опасность, инстинкт самосохранения всегда подсказывал людям, что на борту должен быть только один хозяин — капитан. Когда мятежный экипаж топил своего капитана, дело обычно кончалось тем, что после недолгого периода анархии моряки вверялись телом и душой одному из своих, который начинал править ими подчас куда жестче, чем прежний капитан.
Архиепископ. Мессир канцлер, мой юный друг, существует один непреложный закон: капитан — единственный хозяин на корабле… после бога. (Внезапно кричит, с силой, неожиданной в этом хилом теле.) После бога!!! (И осеняет себя крестным знамением.)
Все епископы следуют его примеру.
Угрожающий вихрь отлучения от церкви проносится над Советом. Даже король дрогнул.
Король (тоже крестится и бормочет почти жалобно). Никто не думает ставить под сомнение власть божью, архиепископ.
Бекет (единственный, кто сохранил спокойствие). Бог ведет корабль, вдохновляя капитана принимать нужные решения. Но никогда я не слышал, чтобы он давал советы непосредственно рулевому.
Встает епископ Лондонский Джильберт Фолиот, человек желчный.
Джильберт Фолиот. Наш молодой канцлер — всего только архидиакон, но он лицо духовное. Даже проведя несколько лет в мирской суете, он не мог забыть, что именно через воинствующую церковь, в частности через посредство его святейшества папы и его достойных представителей, бог диктует людям свои решения.
Бекет. На каждом корабле имеется священник, но никто не требует от него, чтобы он устанавливал рацион экипажу или прокладывал курс кораблю. Достопочтенный епископ Лондонский, который, как мне говорили, является внуком матроса, тоже не мог об этом забыть.
Джильберт Фолиот (злобно выпрямляется и визжит). Я не позволю, чтобы личные намеки снижали важность столь серьезной дискуссии. Речь идет о целостности и чести английской церкви!
Король (добродушно). Без громких слов, епископ! Вы знаете так же хорошо, как и я, что вопрос идет не о церкви, а попросту о ее деньгах. Мне нужны деньги для войны. Даст мне церковь деньги или нет?
Архиепископ (осторожно). Английская церковь всегда считала своим долгом всеми силами помогать королю в его нуждах.
Король. Сказано хорошо. Но, архиепископ, я почему-то не терплю прошедшего времени, оно на меня нагоняет тоску, я люблю настоящее время. И будущее. Вы заплатите налог?
Архиепископ. Ваше величество, я нахожусь здесь, дабы защищать привилегии, дарованные английской церкви вашим прославленным предком Вильгельмом. Неужели у вас хватит смелости посягнуть на дело своего предка?
Король. Да почиет он в мире… Дело его неприкосновенно. Но там, где он сейчас, в деньгах не нуждаются. А я пока что на земле и, к несчастью, очень нуждаюсь в деньгах.
Джильберт Фолиот. Ваше величество, это вопрос принципиальный.
Король. Я поднимаю войска на войну, епископ! Я пошлю против короля Франции полторы тысячи германских ландскнехтов и три тысячи швейцарских пехотинцев. А никто никогда не расплачивался с швейцарцами принципами.
Бекет (неожиданно поднимается. Отчетливо). Мне кажется, ваше величество, совершенно бесполезно продолжать разговор, если собеседники не слушают друг друга. Закон и обычай позволяют нам прибегнуть к средствам принуждения. И мы ими воспользуемся.
Джильберт Фолиот (вскакивает, вне себя). Ты, жалкий саксонец, посмеешь вонзить кинжал в грудь своей матери-церкви — церкви, которая извлекла тебя из ничтожества?!
Бекет. Мой повелитель и король дал мне на хранение печать с тремя львами. Теперь моя мать — Англия.
Джильберт Фолиот (с пеной у рта, он немного смешон). Диакон! Жалкий диакон, вскормленный нашей грудью! Предатель! Змееныш! Распутник! Доносчик! Саксонец!
Король (Джильберту Фолиоту). Милейший, будьте любезны относиться с почтением к моему канцлеру. (Несколько повышает голос.) Иначе я позову стражу.
Появляется стража.
(Удивленно.) Впрочем, она уже здесь. Ах, это насчет завтрака. Прошу прощения, мессиры, сейчас полдень, и я должен подкрепиться, иначе я ослабну. А король не имеет права на слабость — это вы знаете. (Страже.) Пусть накроют стол в моей молельне, тогда я смогу помолиться сразу же после еды. Пойдем, сын мой. (Уходит, уводя с собой Бекета.)
Три прелата, чувствуя себя оскорбленными, отходят в сторону, перешептываясь, бросая взгляды вслед королю.
Джильберт Фолиот. Надо сообщить об этом в Рим! Не уступать!
Епископ Йоркский (архиепископу). Монсеньер, вы примас Англии. Ваша личность неприкосновенна, и ваши решения по всем вопросам, касающимся церкви, — закон для всей страны. Против подобного бунта у вас есть мощное оружие — отлучение от церкви.
Епископ Оксфордский. Этим оружием надо пользоваться осторожно, достопочтенный епископ! Церковь торжествовала всегда, во все века, но она действовала весьма осмотрительно! Наберемся терпения. Гнев короля ужасен, но скоропроходящ. Он вспыхивает, как солома.
Джильберт Фолиот. Жалкий честолюбец, которого король приблизил к себе, постарается разжечь эту солому! И я вполне согласен с достопочтенным епископом Йорка, что только отлучение от церкви может усмирить этого наглого распутника.
Бекет (входя при этих словах). Мессиры, король принял решение отложить заседание Совета. Король надеется, что ночь, посвященная размышлениям, внушит вам мудрое и справедливое решение, о котором вы завтра соблаговолите сообщить ему.
Джильберт Фолиот (горько усмехаясь). Просто-напросто, король собирается на охоту…
Бекет (улыбаясь). Вы правы, мессир епископ, не буду скрывать. Поверьте, меня весьма огорчил этот спор и грубая форма, которую он принял. Но я не хочу возвращаться к тому, что говорил здесь в качестве канцлера Англии. Мы все — и миряне и духовные лица — связаны по отношению к королю феодальной клятвой, которую мы ему даем, как нашему господину и сюзерену; клятвой хранить его жизнь, его плоть, его достоинство и честь. Надеюсь, никто из вас не забыл этой клятвы?
Архиепископ (мягко). Мы не забыли ее, сын мой. Так же, как и клятвы, данной нами раньше — богу. Вы еще очень молоды, возможно, еще стоите на распутьи. Но вы приняли решение, смысл коего от меня не укрылся. Позвольте старику, стоящему на краю могилы, старику, защищавшему в этом довольно-таки мерзком споре нечто большее, чем вам это представлялось, позвольте мне, как отцу, пожелать вам никогда не пережить горечи от сознания, что вы сделали ошибку. (Протягивает Бексту руку.)
Бекет целует архиепископский перстень.
Благословляю вас, сын мой…
Бекет (стоявший на коленях, легко поднимается). Весьма недостойный сын, отец мой… Но когда бываешь достоин? И чего достоин?.. (Делает пируэт и уходит — молодой, изящный, дерзкий.)
